Закат Запада (апрель 2008)

Однако это позволило лишь на 20 лет оттянуть кризис миросистемы, который становится все более явственным.

В не столь далёкие советские времена была универсальная база для сравнения - чем более прогрессивной является социальная формация, тем более высокие и стабильные темпы роста производительности труда, а значит и экономики в целом она должна демонстрировать.

Со времён Маркса и до Горбачева незыблемость этого постулата не подвергалась сомнению. Наличие универсальной базы для сравнения позволяло говорить о марксизме как о науке. С другой стороны, никаким фиговым листком в виде развитого социализма не удавалось бесконечно скрывать факт застоя и резкого снижения эффективности экономики СССР.

Перестройка с гласностью и демократизацией, задумывались, прежде всего, как средство обеспечения ускорения развития СССР. Даже количественное определение придумали, мол, если рост ВВП около 3% годовых или ниже, то это стагнация, застой. И о рыночных отношениях впервые заговорили, как о способе повысить мотивацию и эффективность управления для обеспечения всё того же ускорения.

Много воды с тех пор утекло, но, мысленно переносясь в наше, не менее интересное время, обнаруживается бросающееся в глаза сходство между Советским Союзом периода развитого социализма и современными западными развитыми демократиями – 3% роста ВВП за год постепенно становятся непреодолимым, почти магическим барьером. Желающие могут поднять статистику за последние пять лет. Прогнозы также мало утешительные. Согласно данным МВФ рост экономики США прогнозируется в 2008 году на уровне 2,2%, еврозоны – 2,3%, в том числе Германии – 2,2%, Франции - 2,3%, Италии – 1,6.

Что это? Может загнивание капитализма? То самое, «о котором так долго говорили большевики»? Не похоже. Ведь страны, демонстрирующие наивысшие показатели экономического развития идут отнюдь не путём полной отмены частной собственности. Очевидно, мы наблюдаем не кризис капитализма как такового, а кризис западной инвестиционной модели.

В пределе, все отличия современной западной инвестиционной модели от восточной можно свести к двум.

Первой является значительно более высокая ориентированность на кардинальные, революционные технологические инновации. В то время как японские, корейские и другие восточные инвестиционные традиции в большей мере ориентированны на эволюционное, адаптивное улучшение существующих технологий. В наибольшей мере восточный подход отражает концепция «меча самурая». Это отличие прослеживается во всех отраслях экономики, начиная с IT сферы и заканчивая сельским хозяйством.

Очевидное замедление научно-технического прогресса в целом ряде традиционных отраслей западной экономики и отсутствие серьёзных прорывов по критическим важным направлениям научно-технологического развития (альтернативное автомобильное топливо, простой, дешевый и безопасный способ вывода полезного груза на околоземную орбиту, термоядерные электростанции и многое другое) делают традиционную для Запада ориентацию на кардинальные технологические инновации все менее эффективной.

Надежда, что быстрое развитие IT технологий придаст новый импульс традиционным отраслям экономики - не оправдалась. Ни Интернет, ни САПР ни другие цифровые технологии оказались не в состоянии вернуть автомобилестроению, судостроению, металлургической, электротехнической и другим, традиционным для запада отраслям былые темпы роста. По сути, мы ездим на автомобилях, самолётах пользуемся другими технологиями принципиально мало отличающихся от тех, что были в докомпьютерную эпоху. Так стоит ли удивляться стагнации экономики? Нам, людям, воспитанным в европейской культурной традиции нелегко принять тезис о замедлении НТР (научно-технологического развития). Однако, темпы существенного уменьшения темпов роста традиционных отраслей экономики слишком очевидны, чтобы это игнорировать.

Вдобавок к этому, всё более очевидными становятся пределы ускоренного развития отраслей новой экономики. Более того, развитие новой экономики тоже постепенно замедляется. Не верите? - тогда сравните темпы роста капитализации ведущих IT корпораций с учетом инфляции за два периода с 1987 по 1997 и с 1997 по 2007 годы. Старт «сверхновых» отраслей: нанотехнологии, оптические компьютеры, квантовые, мембранные, биотехнологии и другие либо откладывается, либо оказывается существенно менее мощным, чем того ожидали. Уже сейчас очевидно, что их развитие в ближайшем будущем не обеспечит западной экономики требуемое ускорение, не в состоянии решить всё обостряющиеся проблемы.

Другой отличительной чертой западной экономической модели является её ориентация на расширение. Расширение рынков сбыта, разработка новых (заморских, колониальных) ресурсов и новых месторождений старых ресурсов, доминирование на транспортных потоках, освоение новых пространств – всё это было характерно для европейской и североамериканской экономик на протяжении столетий. В конечном счете, именно это, а не конфессиональная ориентация стало определяющим фактором западной экономики и образа жизни в целом. Возможность, в случае замедления темпов технологического развития, компенсировать его ускорением пространственной экспансии придавала западной экономике исключительную стабильность долгосрочного ускоренного развития.

Востоку, на протяжении тех же веков, лишенному возможности проводить сбалансированную колонизацию, ничего не оставалось, как следовать путём медленного, адаптивного развития. Вместо технологических революций – микро улучшения с постоянным дефицитом ресурсов и избытком рабочей силы.

Но в последние десятилетия ситуация кардинально изменилась. После окончания Модерна возможности для дальнейшей пространственной колонизации оказались весьма ограниченны. Образно говоря, Гагарин не стал вторым Колумбом, открывшим Новый Свет богатый ресурсами и готовый для колонизации на имеющемся технологическом уровне. Очевидно, что компенсировать качественное развитие Модерна достаточно быстрым количественным (колонизационным) расширением сейчас невозможно.

В общем, западная экономика оказалась в условиях, в которых не была в течение многих столетий и которые типичны для традиционной восточной экономики. Восток же наоборот находится на пике своего вторичного модерна. На пике коротком, но ярком, на фоне декадентствующего и всё более застойного Запада. Если смотреть лишь на краткосрочную составляющую событий, то вообще может показаться, что восток и запад поменялись местами.

Конечно, у западной экономической модели были огромные резервы. Прежде всего, значительные запасы не реализованных, а зачастую и просто забытых научно технологических открытий и инноваций, оставшихся с эпохи Модерна. Существенный резерв заключался в развитии энергосбережения, эргономики и дизайна, повышения безопасности для потребителей и окружающей среды, которые во время Модерна по разным причинам не могли получить должного развития.

Следующим резервом можно считать использование хоть не большого, но все же расширения до того времени, пока это расширение не вызвало серию вторичных Модернов в странах Востока. В этом плане развал СССР объективно был весьма выгоден западной экономике – открылись новые рынки, приток высоко квалифицированных специалистов и практически бесплатный доступ к советским технологиям, уменьшился ресурсный дефицит, сократились расходы на оборону.

Также существенным резервом для западной инвестиционной модели является массовое применение тактики специализации на производстве товаров и услуг статусного спроса в мировом масштабе. И, наконец, в числе главных резервов западной экономики можно считать огромный уровень национального богатства, накопленный к началу торможения, т.е. к окончанию Модерна. Легко заметить, что эти резервы либо полностью, либо частично уже исчерпаны. Даже огромный, на начало 70-х годов отрыв по уровню накопленного капитала стремительно сокращается.

Но если кризис западной инвестиционной модели имеет более глубокую цивилизационную причину и протекает аналогично советскому, то должны быть корреляции в других областях. Их предостаточно – назовём лишь некоторые.

Во-первых, это концепция устойчивого развития как аналог развитого социализма времён «дорогого генерального секретаря». После успешного провала выполнения решений Лиссабонского саммита на фоне стагнации экономики, обострения ресурсного дефицита и отсутствия существенного прогресса в решении глобальных задач в области экологии, социальной политики, демографии и контроля за распространением ОМП, на фоне нарастающего кома других системных проблем, утопизм концепции устойчивого развития становится всё более очевидным. По сути, она уже используется лишь в качестве хорошей мины при плохой игре. Но признавать этого никто не спешит.

Дело не только в том, что обсасывая эту концепцию, тысячи западных ученых получили свои степени и должности, примерно как наши нынешние видные деятели общественных наук на марксизме – ленинизме. Отбросив концепцию устойчивого развития, нужно предложить что-то другое не только более реалистичное, но и также всех устраивающее. Вот с этим-то проблема.

Следующим сходством является постепенное нарастание внутренних противоречий на всех уровнях – внутри НАТО, ЕС, отдельных стран и отраслей экономики. Эти противоречия не решаются, а лишь временно сглаживаются, но и это удаётся всё сложнее.

Третье очевидное сходство – существенное увеличение уровня апатии, разочарования и не терпимости в обществе, снижение социального капитала. Особенно это характерно для Старой Европы. Ещё одно очевидное сходство – существенное увеличение уровня милитаризма. Причем милитаризма не эффективного, когда применение военной силы в конечном итоге приносит эффект обратный ожидаемому. Описывать сходства между периодом застоя и современным состоянием западного мира вообще, и западной инвестиционной модели в частности, можно долго. Важно не впасть в другую крайность, предположив неизбежность повторения старого сценария. Мы действительно увидим повторение старой истории, но рассказанной на новый лад в других обстоятельствах и с другими деталями.