Добровольность и деятельность. Особенности перевода

У меня на полке есть книжка под названием «Словарь ложных друзей переводчика». Я не переводчик, но мне всегда интересно было заглядывать в эту книжку, чтобы лишний раз убедиться в том, насколько важными для понимания информации являются самые разнообразные детали. И, прежде всего, этимология и коннотации (если говорить о словах) и контекст (если говорить о словах в тексте).

Думаю, любой, кто может назвать себя либертарианцем, неоднократно участвовал в спорах о добровольности. Это одно из ключевых понятий для понимания основ экономики (добровольный обмен), принципа неагрессии и тому подобного. Либертарианство невозможно без четкого понимания границ между добровольным и принудительным.

Опять-таки, думаю, не ошибусь, если скажу, что дискуссии такого рода (если даже исключить обычный троллинг), обычно, мягко говоря, не просты. Причин тут много — от непонимания уровня абстрагирования, на котором делаются утверждения до банального «советского наследия» в голове. Но есть одна причина, о которой я как раз хочу немного поговорить и связана она с переводом и коннотациями.

Не секрет, что большинство экономической и либертарианской литературы написано на английском языке. И в нем слово «добровольный» выглядит как « voluntary”. Коннотации этих слов различны, « voluntary” н ельзя точно перевести на русский (отсюда и отдельно стоящий «волюнтаризм»). Можно сказать «добровольный», «по воле», «по желанию», но однозначного соответствия нет. Обычно переводят словом «добровольный», но, как мне кажется, это слово является одной из причиной проблем и заблуждений. Дело в том, что в «добровольном» часто акцент делается не на «воле», а на «добре». «Пошел добровольцем», «добровольно сдался», здесь явно присутствует акцент не на «воле», а на том, что она «добрая», то есть, человек делает своего рода одолжение другим, приносит, так сказать, добро. Между тем, в том же слове « volunteer” звучит другой оттенок, человек участвует в том, что совпадает с его целями, в случае войны, например, отправляется на войну, потому, что стремится к этой цели, в этом состоит его воля.

Приведу пример того, как понимание разницы между «добровольный» и voluntary может облегчить спор. Вот вам стандартный, набивший оскомину тезис, о том, что человек, покупающий что-то (участвующий в обмене) делает это не добровольно, а, например, под воздействием рекламы (другой распространенный вариант — рабочий продает свой труд «под угрозой голода»). «Добровольность» для тех, кто использует эти аргументы, означает некую девственную чистоту и незамутненность мотивов субъекта. То есть, если он купил «кока-колу», промедитировав перед этим три дня, то это добровольно, а если вдруг увидел перед этим рекламу, то все, пиши пропало. А следовательно, «добровольного обмена не существует» и вся экономическая наука идет прахом. С рабочим, «продающим труд» под угрозой голода все еще хуже, и, в общем, ни экономисты, ни либертарианцы ничего не понимают, оторваны от жизни и полные утописты.

Между тем, экономика, право, а за ними и «либертарианство» говорят о voluntary, что в данном случае можно перевести, как «по желанию». Если вы замените «добровольно» на «по желанию», то всунуть в рассуждения рекламу или голод-не-тетку будет значительно труднее.

В самом деле, закономерности, которые возникают в ходе voluntary обменов никак не зависят от того, были ли эти обмены проведены «под влиянием» голода, холода, рекламы, мнения соседа дяди Коли или тетки из Житомира. И вполне очевидно, почему. Право и экономика изучают то, что лежит между людьми, а не самих людей. Никто не может знать, под воздействием каких факторов тот или иной человек поступает так, а не иначе. Мы видим только поступки других и это взаимное видение поступков друг друга и реакция на них и лежит в основе того, что называется «социальным порядком» со всеми его сложными институтами и закономерностями.

Когда эти поступки совершаются «по желанию» человека, а не по принуждению другого человека, то социальный порядок расширяется (люди удовлетворяют свои желания, какими они их видят в данным момент, удовлетворяя желания других и строят свои планы в расчете на то, что такой порядок сохранится), количество связей и сложность порядков возрастает, а значит растут возможности людей и богатство «общества в целом». По этим причинам различение добровольного и принудительного имеет такое значение и так важна точность в понимании этих слов.

Теперь совсем немного о другом слове, о «деятельности». В русском «деятельность» обычно ассоциируется с довольно таки развернутым планом и его практической реализацией. Обычно вам не придет в голову назвать «деятельностью», скажем, покупку в магазине. Вот сам магазин — это деятельность и еще какая. А разовая покупка в нем — нет.

Вы уже догадались, что речь пойдет о всем известной книге и той простой проблеме, что называется она Human action и сам автор пишет там об action, а не о «деятельности». Казалось бы, это самое action правильнее было бы перевести, как «действие». Но тут опять заковыка, ибо «действие» в русском языке это нечто совсем короткое, часто неосознанное, это фактически неделимая единица, вроде как поднять руку. В общем, перевели как «деятельность», но реальный смысл все-таки где-то посередине между «действием» и «деятельностью». Понятно, что можно всем показывать цитату из этой книги с определением «деятельности», но это, как мне кажется, не самый лучший выход, у вас это не всегда получится. А вот если помнить о том, что слова «деятельность» и, тем более, «действие» описывают не совсем то, что имел в виду Мизес, можно избежать разных неприятных ситуаций в дискуссиях по этому поводу.