Донецк. Ящик Шредингера

Гибель протестующего в Донецке пенсионера некоторые могут назвать последней либо предпоследней соломинкой, которая рано или поздно переломает хребет властному верблюду. Впрочем, на фоне ужаса, который у всех (по крайней мере, у всех моих знакомых) вызвали

Гибель протестующего в Донецке пенсионера некоторые могут назвать последней либо предпоследней соломинкой, которая рано или поздно переломает хребет властному верблюду. Впрочем, на фоне ужаса, который у всех (по крайней мере, у всех моих знакомых) вызвали события в Донецке, в некоторых из них взыграл врожденный объективист: мол, давайте вначале разберемся.

Являясь бесспорным сторонником объективности и непредвзятости, все же хочу им ответить: обстоятельства смерти шахтера уже не важны. Не из-за того, что истина в данном вопросе ясна: преступный, мол, режим, убил больного человека. Может быть,  вовсе не убил. Дело уже не в этом. А в том, что общественные процессы уже не регулируются самыми объективными и честными  расследованиями.

Как каждая сложная квантовая система в своих порывах, общество следует некому обобщенному импульсу, если хотите — принципу общественной суперпозиции. Из школьной физики вы, мы должны помнить, что субатомные системы невозможно описать в привычной для нас ньютоновской механике. Например, из-за того, что электрон одновременно обладает признаками частицы и волны,  мы не можем сказать о том, в какой части атома в данный момент времени электрон находится. Мы может  говорить только о вероятности нахождения частицы в той или иной области атома. Самые плотные сгустки этой вероятности называются орбиталями. Это и есть принцип квантовой суперпозиции — в пределах допустимой вероятности частица как бы рассеяна по полю орбитали. Она находится сразу и везде. Оставаясь при этом индивидуальной частицей. Такой вот парадокс.

Общественное мнение формируется примерно так же. Оно, как орбиталь, оперирует не фактами, а статистическим соотношением события с той или иной вероятностью его толкования.

Например, ситуация с гибелью шахтера в Донецке получила однозначное толкование в обществе. Не потому, что по данному конкретному факту все понятно. А потому, что каждый из нас допускает: вероятность того, что милиция могла попросту убить этого шахтера затоптав ногами, очень высока. Это мнение сформировано нашим личным опытом и опытом нашего окружения. Этот опыт показывает, что контакты с родной милицией ничем хорошим не оканчиваются. Соответственно, если бы общественная вероятность была другой, и коллективное восприятие трактовало произошедшее в Донецке как отклонение от нормы, другой была бы и оценка милиции. И вот как раз в общественной оценке милиции и виновна власть. Может быть, не в смерти конкретного шахтера. А в том, что возвела правовой и силовой беспредел в ранг нормы.

Так что наблюдаемый протест тоже не протест против конкретного объективного события. Это протест против той вероятностной ситуации, в которую скатилась страна. И смерть одного человека — это не соломинка. А последний квант энергии, способный развалить летящий в бездне космоса атом.

Перед нами стоит Ящик Шредингера. И в ящике этом лежит труп. Не кота. Человека. Почему он там лежит — потому что мы открыли этот ящик. Мы, как наблюдатели, заранее знали, что в ящике будет лежать не живое, но мертвое существо. Умерло оно насильственно — от капсулы общественного яда. Никакой сердечный приступ тут ни при чем: смерть в ящике Шредингера всегда начальственна. Имя этому ящику — государство Украина.