Двенадцать, или Перед кем и за что извинился Семенченко

Сначала мне на ум приходит анекдот о двух еврейских семьях, в котором одна семья, принимавшая другую, после их ухода звонит и сообщает, что пропала чайная ложечка. Те, как известно, отнекиваются, мол, что вы, что вы, мы не брали. Потом принимавшая семья перезванивает им и сообщает, что ложечка нашлась, она упала за буфет – но осадок, говорит звонящий, остался.

Потом я вспоминаю высказывание Бернарда Шоу, согласно которому «газета - это печатный орган, не видящий разницы между падением с велосипеда и крушением цивилизации» - что в принципе легко применимо сегодня к любому средству массовой информации.

В конце этого потока сознания мои мысли крутятся вокруг цифры двенадцать, венчают которые, конечно, не роман Ильфа и Петрова, не блоковские рабочие с винтовками и революционной злобой наперевес и уж точно не двенадцать друзей Оушена. Нет, мне на ум приходят двенадцать человек, погибших в результате нападения на редакцию французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo, и двенадцать нацгвардейцев, погибших в результате аварии в Донецкой области.

Вы спросите, как все это взаимосвязано? Отвечаю: как всё в этом мире, хотя в данном случае связь более тесная, и я попробую сейчас ее объяснить.

Когда в конце ноября в Австралии погиб знаменитый игрок в крикет Филипп Хьюз – напомню, мяч, который он не смог отбить, попал ему в голову – весь зеленый континент переживал эту трагедию как свою. А когда в Украине двумя месяцами ранее в аварии погиб известный футболист Андрей Гусин, страна, бесспорно, ощутила утрату, но такого резонанса, какой эта смерть произвела бы в мирное время, в воюющей, обороняющейся Украине не произошло. И уж, конечно, мы едва ли испытали шок от гибели Хьюза, а австралийцы, симметрично нам, отреагировали на драму, происшедшую с Гусиным. То есть многие просто не знали, что это случилось и кто такие Хьюз и Гусин. Сегодня (впрочем, как и всегда) наблюдается то же самое.

Смерть двенадцати украинских бойцов, погибших в нелепой автокатастрофе, почему-то не потрясла мир, а о двенадцати жертвах теракта в Париже средства массовой информации говорят третий день без умолку.

Только не подумайте, что я считаю, чью-то трагедию более весомой и не соболезную чьей-то утрате. Каждая потерянная жизнь – это горе для друзей и близких, и драма для тех, в чьем сердце есть сострадание. Но существуют два феномена, которые вносят серьезные коррективы в этот нравственный императив.

Первый феномен состоит в том, что чем дальше от нас место трагедии и жертвы трагедии, тем меньше мы ощущаем свою сопричастность к происшедшему и тем меньше мы ощущаем это как нечто личное. Более того, чем менее известные, а лучше никому не известные рядовые люди становятся жертвой, тем меньше они вызывают отклик в душе того, кто узнает об этом, находясь за сотни и тысячи километров от места происшествия. Самый яркий пример – жертвы массовой резни в 90-е в бывшей Югославии или в Руанде.

Второй феномен заключается в том, что современные средства массовой информации пошли еще дальше, чем те, о которых говорил Бернард Шоу, и стали делать свою работу, слишком мало задумываясь о последствиях своих действий и слов, о том, какое послание они несут в мир. Допустим, я должен извиниться перед памятью двенадцати человек, погибших во Франции, и двенадцати нацгвардейцев за то, что поставил слова об их смерти в один контекст с «Двенадцатью стульями», поэмой Блока и боевиком Содерберга. А перед тем еще и упомянул известный анекдот. Правда, я это сделал лишь для понимания сути вещей. И в любом случае приношу свои искренние извинения. И соболезнования. А вот журналисты многих нынешних СМИ таких элементарных вещей не видят и не понимают. Они гонятся за сенсацией, жареным фактом, бездумно повторяют одно и то же, не сознавая, что причиняют этим кому-то боль – и при этом прикрываются журналистской беспристрастностью, объективной подачей информации, свободой слова, отстаиванием интересов своей аудитории и прочим лицемерным бредом.

Здесь я подхожу к тому, с чего начал. Депутат от Партии «Об'єднання «Самопоміч», комбат Семенченко извинился перед ведущей «Громадського ТБ» Кристиной Бондаренко, а осадок остался. И вот почему. В то время, как на Донбассе гибнут люди, и в то время, как люди гибнут во Франции, а целый мир, возможно, катится в пропасть, Кристина Бондаренко с упорством, достойным лучшего применения, жаждет знать, что Семенченко думает о грязи, которой его поливают недоброжелатели, какие имя и фамилия значатся у него в паспорте и не было ли его ранение за две недели до Иловайской трагедии липовым. Я пришел к вам для серьезного разговора, не устает повторять ей Семенченко, но бойкая ведущая, прикрываясь ложной доброжелательностью, продолжает гнуть свою линию. Что делает она тем самым? Да заурядно превращает канал, вещавший онлайн с передовой революции достоинства, в телевизионный аналог желтой прессы. И при этом – то ли от самомнения, то ли от слепой веры в силу четвертой власти – требует от комбата принести извинения. Извинения за то, что он раскусил ее и не стал церемониться.

Семенченко действительно извинился перед ведущей «Громадського ТБ». Правда, на следующий день. И на самом деле не перед ней, а перед теми, кто его уважает – как гражданина и человека слова. Извинился за то, что ему не хватило выдержки и, возможно, чувства юмора для разговора с бесцеремонной журналисткой. Но ни то, ни другое – выдержка и юмор – не вмещаются в сердце патриота, когда в его стране гибнут люди, а предатели, воры и трусы продолжают править бал.