Имеет ли право учитель истории заниматься политикой на уроках истории

Учитель словесности ответил бы: «разрешить нельзя запретить, а запятую вы уже поставьте сами».

Как показывает история, выборы – это своеобразная лакмусовая бумажка, которая показывает, как когда-то сказал Михаил Сергеевич Горбачев, «кто есть who». Когда люди спорят между собой – это их личное дело, но когда они идут со своими взглядами в школу и там навязывают их учащимся, то это уже дело государственное. В двух своих постах я делал ссылки на статью, опубликованную в первом номере журнала «Народное образование» в 1993 году. Называется она «Актуальна как жизнь». Теперь я решил ее снова опубликовать, так как в ней была затронута проблема преподавания истории в школе в переломные моменты развития общества. Итак.

   Актуальна как жизнь.

«ВСЕМ ИЗВЕСТНО повторяющееся непрерывно: школа не может быть вне политики. А сегодня с той же страстью говорят о деполитизации школы, обсуждают эту проблему в печати и в педагогических коллективах. Есть полярные точки зрения. Одна из них такова: невозможно представить историю ХХ века без появившегося в связи с угрозой ядерного конфликта Манифеста Рассела-Эйнштейна, без Варшавской декларации 1982 года, которую подписали 111 лауреатов Нобелевской премии, выступивших против идеи «ограниченной» ядерной войны. Можем ли мы отделить имя А.Д.Сахарова от политики? Не слишком это логично – говорить о деполитизации в то время, когда у нас законно утвердилась политология и приглашаются политологи из США, Франции и других стран.

Андрей Дмитриевич Сахаров— советский физик-теоретик, академик АН СССР, один из создателей первой советской водородной бомбы.

А вот точка зрения оппонента: согласитесь ли вы с тем, чтобы вашего ребенка в 1V – V классах истории учил демократ, в 5-м – 7-м классах – упорный коммунист, в 8-х – 9-х классах кадет, а в старших – анархист? Так, скажем, «Великую Октябрьскую социалистическую революцию» в связи с болезнью учителя коммуниста стал бы освещать учитель – анархист или монархист. Архизабавная получается история. Выдержала бы только психика учеников, а уж уважения к науке истории тут, естественно, быть не может. И что сказать, когда узнаешь, что учитель всем- всем ученикам, отказавшимся писать сочинение на тему «Бандера – борец за независимость Украины», твердой рукой поставил двойки?  Страшно это. И не зря директор 109-й московской школы-лицея Е. Ямбург решительно заявляет: «Сегодня нельзя пустить в школу анархистов или монархистов. Школа – это место, где могут быть высказаны любые взгляды, мы плюралисты, но создавать  эти новые организации на своей базе я не позволю никому. Для этого есть любые клубы» (Советская педагогика. 1990. № 12). Позиция очень правильная. Только речь идет о всех партиях без исключения или нет? Не праздный сегодня вопрос.

Кто же из двух «непримиримых» прав? Оба правы. В том-то и вся сложность нынешней исторической реальности, что между порожденными ею крайними точками зрения лежит не истина, а лишь проблема. Неправильно отождествлять деполитизацию с департизацией, как неправильно считать, что проблема будет решена путем выдворения и «непущания» парт-организаций в школу. Мы то знаем, видим, что законодательно-запретительно подобные проблемы не решаются (в нашей далекой и близкой истории доказательств тому довольно). Видим, что с уходом партий из школы в ней остаются носители соответствующих идей ( учителя). Не политика и идеология, а  п о л и т и к а н с т в о  должно уйти из школы. Политика же, основанная на нравственности, на общечеловеческих ценностях, должна прийти в школу. Именно нравственности отдал предпочтение А. Эйнштейн, когда Хиросима и Освенцим заставили его усомниться в гармонии  науки и нравственности; нравственность определяла все совершаемое «неуправляемым» А. Д. Сахаровым, она же заставила Питера Харнера, 25-летнего ученого из Суссекского университета, с трибуны международной конференции ученых, обсуждавших тему «Чему грозит и что сулит нам наука» заявить, что он прекращает свои исследования в области мозга, поскольку полученные результаты могут использоваться против человека; именно нравственность обусловила призыв Н.Винера не публиковать ни строчки из того, что могло бы послужить делу милитаризма … . Пожалуй примеров достаточно. Ясно, что проблема нравственности как критерия оценки социального поведения человека для нас достаточно нова, ибо мы десятилетиями руководствовались критерием революционной целесообразности и т. д. Действовал принцип: нравственно все, что служит интересам самого передового класса, самой передовой партии … .Такая нравственность только недавно перестала определять наше поведение. Школа еще учит ей по инерции, по учебникам эпохи «коммунистического строительства». Сегодня нужна перестройка всей школьной жизни, которую должны определять требования общечеловеческой нравственности, не подчиняющиеся никаким временным «целесообразностям» и «законностям». Но как нелегко этого достичь!

Трудные времена, Но почему «трудные»? Нормально, в сущности, состояние (речь о политики и идеологии), в которое мы вступили. Плюрализм выстрадан нашим обществом. Конечно, прежде было гораздо легче, ведь вся наша жизнь помещалась в прокрустово ложе «навстречу…» и «в свете решений…». А теперь, хорошо бы иметь свое мнение.

Почему же все-таки возник такой вопрос: кому верить, во что верить? Конечно, во многом это связано с переосмыслением нашего исторического прошлого, новым освещением «белых пятен» в истории, с запоздавшей нравственной оценкой как прошедшего, так и происходящего. Нужна ли была коллективизация? Школьники тоже отвечают на этот вопрос с помощью прессы и телевидения. Как оценивать договоры с гитлеровской Германией? Был ли у нас социализм, и если да, то какой? Что такое социализм? Насколько возможны альтернативы в истории? Научна ли теория пассионарности? Кто ближе к истине: О. Лацис или А. Ципко, И. Клямкин или А. Бутенко, Б.Сарнов или В.Кожинов? Кто же прогрессивней или патриотичней: журналы «Огонек» и «Знамя» или «Молодая гвардия» и «Наш современник»?.

Классики марксизма-ленинизма

И видят школьники, что обращаясь к одним и тем же источникам ( документам, статистическим данным, произведениям Маркса, Энгельса, Ленина), авторы делают очень разные выводы. Вновь процветает цитатничество, можно сказать: цитата что дышло, куда повернешь, туда и вышло. И нет начетчику нужды учитывать конкретно-исторические условия, нашел подходящий текст у классика – и баста, готова цитата. Отсюда масса противоречий, липовых дискуссий. Когда «в законе» был классовый подход, цитировали: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов». ( Ленин В. И. собр. Соч.,- Т. 23). Сегодня руководствуясь приоритетом общечеловеческих ценностей, цитируют: «… С точки зрения основных идей марксизма, интересы общественного развития выше интересов пролетариата, интересы всего рабочего движения в его целом выше интересов отдельного слоя рабочих или отдельных моментов движения…» (То же собрание сочинений, только т.4). Сегодня же, чтобы доказать, что ленинская политика была чуть ли не источником будущих сталинских репрессий, приводят письма и телеграммы «вождя мирового пролетариата». «Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и разновидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает». (Из телеграммы Зиновьеву, которая была отправлена в июне 1918 г. Полное собрание сочинений Ленина, т. 37). Оппоненты, подчеркивая вынужденность террора, его конкретно-историческую обусловленность, отвечают: еще в 1899 г.  Ленин заявил от имени революционной социал-демократии, что рабочий класс предпочел бы, конечно, мирно взять в свои руки власть …(т.4). Как все это понять учителю истории? Как объяснить такую полемику ученикам, кого из оппонентов объявить «истинным» и за что именно? Мудрено не ошибиться. Больно уж грешат полемисты тенденциозностью: лишь бы «победить» в споре. Популярный журнал сообщает: «В текстах Маркса отыщется подкрепление для любого экономического, политического решения», «опираясь на тексты Маркса и Энгельса, можно даже доказать, что они были противниками классового подхода, настаивали на защите универсальных норм и ценностей буржуазного, гражданского общества». (Ципко А. Нужен ли еще один эксперимент? Родина. 1990, №2).

Эжен Делакруа Свобода, ведущая народ  [1830]

Как же учителю истории учить своих учеников? Видимо самому нужно быть ученым. И позицию свою иметь обязательно.

Значит, очередной кризис. Снова обращаемся с историей достаточно вольно, почти бесцеремонно, принуждая ее, как запуганного свидетеля, говорить то, что нам выгодно. Снова у нас господствует одностороннее «или – или», а что не помещается в эту черно-белую схему, то от «лукавого». Отсюда жесткая линия сплошных разоблачений: исторических личностей, событий. Сегодня клеймим более или менее недавнее прошлое своей страны. И где в этой разоблачительной компании диалектика принципа историзма? Мы просто совершаем такой «переворот»: что недавно считалось «белым», то объявляем «черным» и наоборот. Формула проста и удобна в употреблении. Если Ленин плох, то Николай 2-й – мученик… Метод предельного упрощения, никакой диалектики, ни малейшей попытки понять эпоху, историческую ситуацию, понять «субъектов» истории – людей…

Еще вчера мы маслили нашу теоретическую кашу маслом цитат из классиков марксизма-ленинизма. Сегодня «бьем» классиков теми же цитатами. Где же тут серьезность, где взрослая самостоятельность суждений? Ленин в своей лекции «О государстве» подчеркивал: «И самое главное, чтобы в результате ваших чтений, бесед и лекций», которые вы услышите о государстве, вы вынесли уменье  подходить к этому вопросу самостоятельно, так как этот вопрос будет вам встречаться  по самым разнообразным поводам, по каждому мелкому вопросу, в самых неожиданных сочетаниях, в беседах и спорах с противниками. Только тогда, если вы научитесь самостоятельно разбираться по этому вопросу, только тогда вы можете считать себя достаточно твердыми в своих убеждениях и достаточно успешно отстаивать их перед кем угодно и когда угодно» (Полн. собр. соч. Т. 39). Ленин же настаивал: при рассмотрении сложных вопросов необходимо неоднократно возвращаться к ним, обдумывать их с разных сторон, чтобы добиться ясного и твердого их понимания. То есть здесь нет и намека на самоканонизацию. Именно Ленин считал даже возможным «пересмотреть всю точку зрения нашу на социализм». Разве нэп - не лучшее доказательство?

Не только ученику необходимо самому развивать в себе умение самостоятельно подходить к сложным вопросам, но и учителю надо учить его этому умению, знакомить с разными точками зрения на исторические события. Задача учителя – не изрекать истины (знает ли он их сам?), а показывать, как двигаться к некоторым выводам, учитывая всю массу данных исторического материала, как получить обоснованное, а не чисто субъективное заключение. В старшие классы должна прийти историография, а в школу пусть вернется логика (о чем писал К. Д. Ушинский, на чем сегодня настаивает Д. С. Лихачев) как предмет. Нельзя, чтобы ученик знал только «одну сторону» восстания, революции или войны («белую» или «черную»), недопустимо, чтобы у него складывалось представление о том или ином политическом деятеле или историческом событии исключительно в зависимости от того, какую позицию намерен навязать ему тот, кто написал книгу об этих «персонажах» истории, событиях. Учитель истории так должен строить процесс обучения, чтобы предусмотреть возможность и такого случая, когда многие ученики прочитают, например, о революции только одну книгу: Троцкого или Савинкова, Бухарина или Деникина. Такое сегодня очень возможно. Учителю истории особенно трудно и сложно сейчас, и поэтому вдвойне удивительно, что до сих пор не выполнено решение правительства, принятое еще в 1984 г, о периодичности выхода журнала «Преподавание истории в школе»: чтобы он выходил именно каждый месяц. Его материалы могут быть просто незаменимы для учителя, ведь пока нет более-менее приемлемого учебника истории!

Вторая мировая война

Плюрализм возник не сегодня и не вчера. Так, например, у многих учителей литературы был свой Пушкин. «Каждая эпоха, - пишет Д. С. Лихачев, - дает нового Пушкина. Каждый крупный поэт России имеет своего Пушкина». Такой плюрализм закономерен и необходим. Но просто недопустимо, считает академик, когда самый большой интерес вызывают не стихи Пушкина, а биографические «изюминки», когда предпочтение отдается таким темам, как поединок с Дантесом, любовь и муки уязвленного достоинства, Наталия Николаевна и т. п. Такой перекос в сторону «жизни» профанация.

У каждого учителя пусть будет свой внутренний цензор. Я полностью согласен с писателем Е. Носовым, который, размышляя о соотношении внутреннего и внешнего факторов сдерживания, замечает: «У нас ведь как: ежели за воротник не хватают – уже и демократия. А на самом деле демократия – это не когда тебе что-то разрешают, а когда ты сам себе не разрешаешь. На том и должно все держаться: человеческое общежитие, и общее дело, и самоуправление. А это возможно, когда человек научится укорачивать прежде всего себя, а не других. Наука нескорая». Нельзя допустить, чтобы последующие поколения назвали нас «луддитами истории» (по аналогии с английскими разрушителями машин начала X1X века). Это тем более важно, поскольку мы только еще подступаемся к архивам нашей истории.

Как это случилось, что сделались мы именно иванами, не помнящими родства своего? Что нашим детям нет дела до своих ближайших предков хотя бы и в каких-нибудь трех поколениях от них.

В 20-е краеведение называли родиноведением. Мы знаем, что у немцев был Гете, у русских – Пушкин, у англичан - Шекспир, у итальянцев – Данте, у испанцев – Сервантес. Но многие ли наши ученики, когда из дня в день расширяется география нашей трагедии, могут продолжить: у литовцев - …калмыков… киргизов… казахов… и т. д. Поучительны в этом отношении воспоминания Ю. Нагибина: «Когда я уходил на войну, я взял с собой книги трех поэтов: Тютчева, Мандельштама и Гете – в подлиннике. Я знал немецкий язык с семи лет, любил образ Германии. И мне было страшно, что его в моей душе заменит образ фашизма и я возненавижу немецкий народ. У меня погибли почти все друзья, некоторые – почти на моих глазах. От этого чувства я лечился немецким Гете».

Сегодня учителю нетрудно порекомендовать учащимся  книги о Японии, США, Франции, Германии и других странах, увлекательно рассказывающие обо всем: экономике, истории, культуре, психологии…  Это книги М. Ефимова, С. Кондрашова, В. Овчинникова, Б. Стрельникова, Ю.Рубинского, Е. Русакова и многих других хороших авторов. Увы, кто нам также увлекательно и талантливо расскажет об украинцах, русских, грузинах, латышах, народах Дагестана? … Может быть, уже нет необходимости? Нет, есть и будет, какой бы ни была развертывающаяся ныне и предстоящая наша история. Примем необходимое, мужественно и честно оценим свои деяния. Будем этому учиться. Нам досталось время, когда история твориться на редкость яростно, словно ей наскучило ждать своего часа. В такое время преподавать историю – как упавшему в реку рассказывать о свойствах воды. Таков удел учителя: держись и рассказывай! История актуальна как жизнь. Мы это постигаем каждый день».

PS  Этой статье 26 лет, но проблемы в преподавании истории остались те же. Поэтому так же как и тогда, сегодня можно сказать, не политика и идеология, а  п о л и т и к а н с т в о должно уйти из школы. Я всегда говорил о том, что учебники по истории должны быть написаны так, чтобы по ним могли учиться дети независимо от того, кто приходит к власти, то есть объективно и без морализаторства. Точно также должна излагаться история, как в школах, так и в вузах.